«Я впечатлен всеми теми силами, которые толкают экономику к деглобализации, и я составил список, из которого видно, что эти силы действуют со всех сторон. Есть выражение «идеальный шторм», и я думаю, оно уместно [для описания складывающейся ситуации]», – поделился своим видением того, как глобальная нестабильность создает проблемы для экономического развития, профессор MIT, бывший главный экономист МВФ Оливье Бланшар в
открытой лекции для Лондонской школы экономики.
Деглобализации способствуют несправедливое распределение выгод и издержек мировой торговли, приоритет идей национальной и экономической безопасности и даже – в случае Европы и США – меры по борьбе с изменением климата. Многие из соображений, вырастающих в ограничивающие глобализацию меры, имеют под собой разумные основания, но в реальности этим зачастую злоупотребляют, считает Бланшар. «Эконс» приводит выдержки из лекции экономиста.
Оливье Бланшар
Оливье Бланшар – профессор экономики MIT, старший научный сотрудник Института мировой экономики Петерсона. С 2008 по 2015 г. работал главным экономистом и главой департамента исследований МВФ. Один из
наиболее цитируемых мировых экономистов. Сферы его научных интересов – макроэкономика, денежно-кредитная и фискальная политика, природа спекулятивных пузырей, рынок труда. Автор двух классических учебников по макроэкономике: «Лекции по макроэкономике», написанный в 1989 г. совместно со Стэнли Фишером и
названный Американской экономической ассоциацией «золотым стандартом эпохи», и «Макроэкономика», с 1996 по 2021 г. выдержавший восемь изданий и ставший
одним из самых популярных учебников на экономических факультетах ведущих университетов мира.
Силы деглобализации
Первая сила деглобализации – перераспределительные эффекты глобализации торговли, вызвавшие рост неравенства, перечисляет Бланшар. Мировая торговля приводит к росту благосостояния стран, однако внутри стран, помимо выигравших, есть и проигравшие – например, лишившиеся рабочих мест в производстве, которое утратило конкурентоспособность в сравнении с импортом. Считалось, что если торговля в целом оказывает положительное влияние, то выигрыш от нее можно перераспределять и тем самым защитить проигравших – и тогда в плюсе окажутся все. Однако на деле никогда не удается реализовать такую защиту в достаточной степени, и даже если бы это и происходило, люди все равно теряли бы прежнюю работу: финансовая компенсация не вернет рабочие места – а у работы есть ценность и в терминах счастья, отмечает Бланшар.
Это напряжение всегда существовало, но сейчас ситуация ухудшилась, потому что оно стало гораздо более заметным. Например, в США это известно как «Китайский шок» – бум импорта дешевых товаров, произведенных в Китае, который разрушил маленькие города в США, приведя к банкротству их производств. Опасения по поводу подобных эффектов торговли приводят к тому, что страны начинают повышать тарифы на импорт, вводить нетарифные барьеры и протекционистские меры по защите внутренних производств. В такой защите есть доля разумного, например, если она касается небольших городов или фермеров, и, возможно, есть необходимость искать компромисс между перераспределением и эффективностью, рассуждает Бланшар: опасность в том, что можно зайти слишком далеко.
Вторая сила деглобализации – соображения экономической безопасности. Если в одной стране произошло наводнение, то другие страны не получат из нее необходимые товары, приводит пример Бланшар. Вопросы экономической безопасности становятся все более актуальными по мере расширения цепочек поставок: период коронакризиса продемонстрировал, какие проблемы создают шоки предложения, когда одно или несколько звеньев в цепочке поставок внезапно из нее выпадают. Возникли очень веские аргументы в пользу френдшоринга и переноса производств ближе к своей экономике для ограничения риска сбоя поставок. Но в этом стремлении тоже можно зайти слишком далеко, отмечает Бланшар: «Я считаю, что такие решения должны оставаться за фирмами [а не политиками]: они знают, как им лучше поступать».
Третья сила – национальная безопасность. Есть опять же веские аргументы о том, почему США могут не захотеть зависеть от редких минералов из Китая в ситуации, когда отношения между странами стали напряженными. Однако опять же этим вполне хорошим аргументом злоупотребляют: можно привести пример U.S. Steel, покупку которой японской компанией пытаются заблокировать американские власти под эгидой национальной безопасности – что в контексте производства стали не имеет смысла, считает Бланшар.
Четвертая сила – промышленная политика. Ее зачастую не рассматривают как разновидность коммерческой войны, но она таковой является, считает Бланшар: субсидирование государством индустрии защищает ее, создавая ей конкурентные преимущества. В пользу этой практики тоже есть разумные аргументы: например, подобная защита целесообразна для секторов с возрастающей отдачей, для зарождающихся отраслей (infant industries). Но защита часто используется не по назначению, когда ее получают совсем не те отрасли, которым она нужна.
Пятая сила глобализации формируется борьбой с изменением климата, в которой США и ЕС выбрали разные пути. Концептуально есть два способа реализовать переход от коричневой к зеленой энергетике. Можно ввести углеродный налог, то есть повысить налоговую нагрузку на коричневую энергетику, чтобы вынудить ее снижать выбросы, – что было бы правильно, считает Бланшар. А можно субсидировать зеленую энергетику, чтобы она больше производила, – это хуже, чем первый вариант, но тоже работает. При этом первый путь политически сложный, а второй – нет: обычно, когда людям раздают деньги, они не жалуются. США сделали выбор в пользу того, чтобы пойти по пути субсидий, а Европа заняла более жесткую позицию и выбрала введение углеродных налогов. Но это создает разрыв в конкурентоспособности между фирмами в США, получающими субсидии, и фирмами в Европе и создает напряжение между США и ЕС.
«Вот мой список. Вывод из него таков, что мы увидим гораздо больше, чем в прошлом, торговых войн, промышленной политики и тому подобных протекционистских мер», – резюмирует Бланшар.
Последствия «идеального шторма»
Какими будут макроэкономические последствия совокупного действия деглобализационных сил – по этому поводу есть две крайне противоположные точки зрения, продолжает Бланшар. Первая, на основе кейнсианского подхода, состоит в том, что будет меньше экспорта из-за потери доступа к рынкам, но в то же время будет меньше и импорта, а значит, эти эффекты скомпенсируют друг друга – и ничего страшного не произойдет. Это взгляд со стороны спроса. Вторая точка зрения – что будет катастрофа. Если не получится импортировать какой-то важный минерал, то не выйдет произвести автомобиль, и рухнет целая отрасль. Это взгляд со стороны предложения. Очевидно, что истина где-то между этими крайними взглядами, но вопрос в том, где именно.
В этом контексте интересно, что произошло с Германией, когда она перестала получать газ из России, сравнивает Бланшар. Одна точка зрения заключалась в том, что это станет катастрофой. Вторая – в том, что если не получишь необходимые ресурсы в одном месте, то получишь в другом: существует эластичность замещения поставщиков и экспорта. Экономисты, которые в самом начале конфликта говорили, что катастрофы не произойдет, оказались правы.
«[В результате деглобализации] мы выживем, конечно, просто жизнь станет значительно сложнее», – заключает Бланшар: все чаще будут происходить шоки предложения, повышение тарифов, дефицит то одних, то других товаров.
Но масштабная деглобализация пока не наступила. Транснациональные компании все еще находят ведение операций в разных странах эффективным и не готовы репатриировать активы, несмотря на существенное политическое давление, оказываемое на них в целях заставить их «перегруппировать» операции. Одно из объяснений нежелания компаний «перегруппировываться» – в том, что потери производительности от решоринга и френдшоринга слишком велики, полагает Бланшар. И поэтому деглобализация пока происходит не в тех масштабах, которые, не исключено, все же придется наблюдать в будущем.
